Категория «Другого» / что означает «Другой» / кто такой «Другой»

В разговорах о неравенстве часто появляется фигура «Другого» — того, кто отличается от большинства, воспринимается как чужой. Философы описывают это через оппозиции: «Я — Другой», «свои — чужие». Под инаковостью чаще всего понимают различия, которые не вписываются в то, что считается нормой.

Исторически отношение к «чужим» нередко было враждебным. Еще в Древнем Египте представитель чужого народа не мог считаться таким же достойным и «подлинным» человеком, а в античных Афинах тому, в чьих жилах текла «варварская» кровь, было почти невозможно заслужить признание. Только в последние десятилетия в гуманитарных науках начали говорить о разности как о нормальной части социальной ткани, которую не нужно исправлять или бояться. Однако стереотипы, породившие страх перед отличным, проросли глубоко в нас.

Стереотипы и предрассудки лежат в основе любой дискриминации. Как писал американский психолог Гордон Оллпорт, исследователь предубеждений и ксенофобии: человеческий ум не может обходиться без категорий. Они позволяют упорядочить восприятие и быстрее ориентироваться в мире (Allport, Gordon. The Nature of Prejudice, 1954). Но вместе с этим запускается механизм предвзятого восприятия. Предрассудки, отмечает психолог, возникают в момент, когда обобщения превращаются в универсалию. Норму начинают воспринимать как единственно правильную, а все остальное считается опасным для индивида и общества (Allport, Gordon. The Nature of Prejudice, 1954). 

Такие категории и создают границы «свои» — «чужие», в этом случае даже минимальное отклонение может спровоцировать раскол, который ведет к отторжению и исключению субъекта (Henri Tajfel, Social categorization and intergroup behaviour, 1970). Далее подключаются эмоции (страх, отвращение, ярость) и за ними легко следует стигма. Одновременно дистанция между людьми увеличивается и отказ признать другого как равного становится очень осязаемым и влиятельным (Susan T. Fiske — Envy Up, Scorn Down: How Status Divides Us, 2011). 

Важно понимать, что неприязнь к «Другому» не заложена природой, она формируется в обществе. Культура и воспитание подсказывают нам, кого считать «своими» или «чужими». Нередко предвзятое отношение оправдывают традициями и «общепринятыми нормами». Например, патриархальные идеи диктуют жесткое разделение гендерных ролей и каждый, кто выходит за рамки угрожает социальному порядку. Так возникла гетеронормативность — идея, которая признает приемлемой лишь гетеросексуальную идентичность (Michael Warner — Fear of a Queer Planet: Queer Politics and Social Theory, 1993). В рамках такой системы любое отклонение (отличный опыт или идентичность) признается неправильным. 

Например, консервативная мораль во многих обществах на протяжении веков оправдывала неравное положение женщин, некоторых этнических, религиозных сообществ и других уязвимых групп. Их роль определялась как второстепенная. В результате дискриминация получает «легитимное» обоснование и проявляется в знакомом «так заведено», «это принято в нашем обществе», «мы всегда так жили». Безусловно, это тормозит нас на пути к социальной справедливости, ведь любые попытки изменить ситуацию отвергаются, так как угрожают «традиционным ценностям», а значит и самому порядку вещей (Martha C. Nussbaum — Sex and Social Justice, 1999).

В XX веке философия и социальные науки начали системно осмыслять природу инаковости. В фокусе исследователей оказалась динамика власти и граница, которая отделяет от нас «Другого». Так, философка Симона де Бовуар писала, что женщина в патриархальной культуре всегда определяется как «Другая» в отличие от мужчины, который является «нейтральной нормой» (Beauvoir, S. de. The Second Sex, 1949 / Симона де Бовуар. Второй пол, 2020). Американский литературовед Эдвард Саид в знаменитой работе «Ориентализм» показал, как колониальные империи конструировали образ Востока в качестве экзотичного, иррационального и опасного, чтобы утвердить культурное превосходство Запада (Said, E. Orientalism, 1978 / Саид Э. Ориентализм, 2021). Французский философ Эммануэль Левинас настаивал: инаковость Другого нельзя понять или подогнать под свои рамки. Ее можно только признать как этическое обязательство — уважать ее непостижимость, дать ей право быть отличной. (Levinas, E. Totality and Infinity, 1961 / Левинас Э. Тотальность и бесконечность, 2000). 

Современные критические идеи — феминистская философия, квир- и постколониальные исследования, критическая расовая теория продолжают эту логику. Они рассматривают дискриминацию как отказ признать равноценность чужого опыта. Интерсекциональный подход (Crenshaw, K. “Demarginalizing the Intersection of Race and Sex”, 1989) настаивает: разные формы угнетения (по полу, расе, сексуальности, классу) пересекаются и усиливают уязвимость. Цель этих подходов менять само понимание нормы и быть чуткими к уникальному опыту людей с разными идентичностями.

Политика страха в Беларуси

Власть часто использует страх и неприятие «Другого» в качестве рычага давления на общество в своих интересах. Так дискриминация превращается в инструмент политики страха, уязвимые группы становятся врагами режима и используются для укрепления государственного контроля. 

Яркий пример — репрессии в беларусском контексте. Беларусские власти фактически объявили «чужими» представителей ЛГБТК+ сообщества и открыто демонизируют квир-людей. В 2024 году Министерство культуры РБ расширило определение порнографии и приравняло к ней «нетрадиционные половые отношения». Таким образом все вариации квир-отношений беларусские власти поставили в один ряд с зоофилией, некрофилией и садизмом. В новом определении даже педофилию цинично назвали «нетрадиционной» связью взрослого с несовершеннолетним, как будто гомосексуальность то же самое, что насилие над детьми. 

ЛГБТК+-активисты отметили, что власти намеренно используют оскорбительные и размытые формулировки, чтобы очернить квир-сообщество и причислить его представителей и представительниц к преступникам или людям с психическими отклонениями. Эта государственная гомофобия развязала руки силовикам: по словам правозащитников, теперь под ударом может оказаться практически любой квир-человек от художника или журналиста до подростка, опубликовавшего фото с партнером в соцсетях.

Логическим продолжением квирфобной политики режима стал законопроект 2025 года, который как две капли воды похож на российский запрет так называемой «ЛГБТ-пропаганды». В Кодекс об административных правонарушениях Беларуси предлагается внести статью «Пропаганда гомосексуальных отношений, смены пола, бездетности, педофилии». Фактически государство объявляет вне закона любое позитивное упоминание о квир-идентичностях или даже о добровольном отказе от детей. 

Генеральный прокурор Андрей Швед, инициатор законопроекта, открыто заявил, что ЛГБТК+-сообщество «разрушает традиционные ценности и семьи на Западе, где культивируют деструктивные идеи, неприемлемые для Беларуси». Одним махом власть ставит знак равенства между квир-отношениями и «идеологической диверсией» против государства. Правозащитники назвали эту инициативу открытой атакой на базовые права человека: свободу выражения, право на личную жизнь и равенство, гарантированные Конституцией. Запрет «формировать представление о привлекательности» каких-либо аспектов личной жизни квир-людей по сути клеймит их как неправильные и нарушающие закон. 

Также под определение «пропаганды» может подпасть практически все: публичное проявление своей идентичности, любое высказывание в поддержку равноправия, просветительские и художественные материалы на эту тему. По оценке экспертов, это нововведение создает почву для массовой цензуры, преследования независимых медиа, активистов и активисток, а также целых сообществ. Помещение педофилии в один ряд с гомосексуальностью и трансгендерностью прямо свидетельствует о намерении властей маргинализировать и запугать тысячи квир-людей, сделать их в глазах обывателя чем-то «мерзким», неприемлемым и опасным.

Для чего режиму Лукашенко вычеркивать квир-людей из публичного пространства? Аналитики отмечают сразу несколько мотивов. Во-первых, официально режим уже давно декларирует приверженность «традиционным семейным ценностям» в противовес «аморальному» Западу. Гомофобная риторика стала частью идеологии, призванной сплотить консервативно настроенных граждан вокруг власти. Во-вторых, образ внутреннего врага отвлекает внимание от реальных проблем: экономического кризиса, технологического упадка, репрессий и отсутствия политического плюрализма. 

Важно отметить, что это не оригинальный прием. В истории много примеров того, как репрессивные режимы объясняли кризисы злыми намерениями «чужаков». Это позволяет оправдать жесткие меры и снять ответственность с правительства (например, в Германии 1930-х на фоне экономической депрессии и массовой безработицы нацисты обрушили вину на евреев. Это стало идеологическим оправданием массовых репрессий и геноцида). Наконец, нельзя исключать и геополитический жест: некоторые эксперты считают, что Минск таким образом демонстрирует лояльность Москве через заимствование ее подходов. «Подобные законы уже приняты в России, а диктатуры часто учатся друг у друга», — напоминает беларусский писатель Владислав Горбацкий. Он также отмечает, что Александр Лукашенко 30 лет был гомофобом лишь на словах, теперь показывает это на деле. Режим проигрывает экономически и политически, поэтому активно сеет в обществе страх. К сожалению, ставка делается на дальнейшее разобщение беларусов и беларусок и репрессии против самых уязвимых из них. Дискриминация касается реальных людей.

За сухими понятиями «стигматизация» и «дискриминация» всегда стоят жизни реальных людей. Чтобы понять, каково это быть «другим», отвергнутым и униженным большинством, важно обращаться к личным историям. Вот рассказ квир-подростка из беларусского города Борисова. Девушка вспоминает, что в ее окружении почти не было открытых ЛГБТК+ людей, и когда одна смелая ровесница все же совершила каминг-аут, многие встретили это оскорблениями и агрессией. «Наш город был не лучшим местом для ЛГБТК-подростков. Спасало только то, что мы были друг у друга», — говорит она. Подростки создали свой маленький мир, где поддерживали друг друга. Благодаря этой дружбе «я впервые почувствовала, что для меня в жизни есть место, и что оно очень крутое», делится героиня. Эта история наглядно показывает, насколько изолирующим и травматичным может быть неприятие со стороны общества и как ценна солидарность внутри уязвимых групп. Ведь на фоне такого отвержения — со стороны общества, семьи, государства — поддержка людей со схожим опытом порой единственный способ понять, что с тобой все в порядке и ты не один.

Заключение

Дискриминация не возникает на пустом месте: ее корни в нашем страхе перед незнакомым и непонятным. Под влиянием политики страха и ее агентов люди научаются чувствовать разницу как угрозу еще до того, как успевают с ней встретиться. Но и преодоление этой идеи начинается с простых вещей: с человеческой эмпатии, умения поставить себя на место другого, узнать об отличном опыте «Другого», с которым мы не сталкивались. Все это поможет приблизиться к пониманию контекста другого и узнать, как ему с этим живется. Личные истории квир-персон показывают нам, что это люди со своими чувствами, болью и стремлением быть счастливыми. Важно предоставлять им право на равные возможности.

Когда это понимание станет нормой, слово «инаковость» перестанет звучать как приговор, разнообразие станет источником подлинного любопытства, вдохновения и ресурсом для познания себя и мира вокруг. Каждый из нас уже может сделать вклад в более чуткую и справедливую социальность. Например, начать с честного ответа на вопрос «Почему я на самом деле пугаюсь разнообразия?». Чаще всего ответ лежит в пространстве дискриминирующих идей, которые навязало нам общество, религия или репрессивное государство. Не стоит отдавать им столько власти, они используют ее, чтобы сеять ненависть. Неужели это то, чему мы хотим посвятить свою жизнь?